«Пушечное мясо» войны Первой мировой. Пехота в бою - Страница 83

Окопный быт, 1915 год. В письмах с фронта уже ощущается усталость

Британский военный писатель и историк Б. Лиддель-Гарт писал о Брусиловском наступлении 1916 г.: «В последний раз Россия пожертвовала собой ради своих союзников, и несправедливо забывать, что союзники являются за это неоплатными должниками России». Историк, которого нельзя упрекнуть в «русофилии», признал, что усилия России были направлены более в пользу союзников, нежели в свою. Мог ли тогда русский солдат понимать смысл ведущейся войны, требовавшей от него и его товарищей таких усилий?

Командир действовавшего на Русском фронте бельгийского бронедивизиона майор Шемет писал, что его соотечественники должны быть благодарны русским, которые, несмотря «на невероятные потери, продолжают драться за общее дело», но тут же добавлял, что им требуется «авторитарный режим». Офицер этого же дивизиона Тири писал: «Удивительные солдаты! Их всего лишают, они с трудом понимают, за что они сражаются, однако они продолжают драться, несмотря на усталость, физические и моральные страдания… но после боя сразу говорят только о «домой».

Конечно, усталость от войны и перенапряжение сил нации проявлялись во всех воюющих странах. Н.А. Таленский в статье «Некоторые выводы из опыта войны 1914–1918 гг.» (1940 г.) приводит такие данные: если Россия за время своего участия в войне мобилизовала до 12% своего населения, то Франция (без колоний) — более 17%, Великобритания (без колоний) — до 10,6%, Германия — 20,4%, Австро-Венгрия — 17%. По отношению к мужскому населению это составляло: для России — 22,6%, для Германии и Австро-Венгрии — 39,6%, для Франции (без колоний) — до 40,8%. Однако, как уже указывалось, абсолютные потери России и отношение потерь к числу мобилизованных для России были наибольшими.

Среди русской «общественности», далекой от армии, распространилось мнение, что «после неудач 1915 года русская армия уже развалилась». Действительно, тяжелая обстановка на фронте угнетающе действовала как на солдат, так и на офицерский состав. Бывший генерал-лейтенант Я.А. Слащев, командовавший в 1915 г. ротой лейб-гвардии Финляндского полка, писал: «Старая армия окончательно превратилась в ополчение без опытного комсостава, без способных вождей и без духа. Ничто не воодушевляло эту массу людей, и только привычка повиноваться заставляла ее кое-как нести боевую службу». А бывший генерал-лейтенант русской армии (впоследствии — генерал-лейтенант Советской Армии) М.Д. Бонч-Бруевич так оценивал состояние русской армии на конец 1915 г.: «Опытный командный состав в значительной степени был выбит в предшествующих боях; вместо него явились в армию «прапорщики» из школ и так называемые «офицеры военного времени», то есть штаб и обер-офицеры, выслужившиеся во время войны; обе эти категории офицеров оставляли желать много лучшего в деле умения поддерживать боеспособность вверенных им частей, хотя лично многие из них были весьма храбрыми офицерами…. Старых солдат, опытных в боях и в походной жизни, оставалось в строю немного; их сменила молодежь, слабо подготовленная в запасных частях… Мысль призванных, несомненно, работала в направлении признания полного неблагополучия в деле ведения войны, а отсюда уже совсем близко и до крика: «Долой ненужную войну!» С такими именно настроениями прибывали люди на укомплектование войсковых частей в конце 1915 г. и позже, передавая его другим товарищам по части».

Разочарование и непонимание проявлялось и в офицерской среде, хотя и иначе. В одном из писем, полученном начальником Штаба Верховного Главнокомандующего из действующей армии, говорилось: «Яд недоверия не только к умению, но и к добросовестности начальников настолько заразил армию, что лицу, хорошо знающему ее действительное настроение, трудно назвать три-четыре имени популярных и пользующихся доверием войск старших начальников». Такие же настроения витали и в «гражданском обществе», и армия не могла быть отделена от них.

Но, как известно, все определяется пропорциями. Доблесть и умение, проявленные русскими войсками в 1916 г., показывали, что армия еще была боеспособна, а многие офицеры могли держать в руках свои части. Наиболее характерным примером стало знаменитое «Брусиловское наступление», или «Луцкий прорыв». Однако тот же Брусилов писал позже об этом периоде: «Приходилось, вследствие нашей слабой подготовки во всех отношениях, возмещать в боях нашу техническую отсталость в орудиях борьбы излишней кровью, которой мы обильно поливали поля сражения. Такое положение дела, естественно, вызывало ропот неудовольствия и негодования в рядах войск и возмущение начальством, якобы не жалевшим солдата и его жизни». О ситуации, сложившейся после остановки наступления и понесенных потерь: «Глухое брожение всех умов в тылу невольно отражалось на фронте, и можно сказать, что к февралю 1917 года вся армия — на одном фронте больше, на другом меньше — была подготовлена к революции. Офицерский корпус в это время также поколебался и в общем был крайне недоволен положением дел… Солдат больше сражаться не желал и находил, что раз мир должен быть заключен без аннексий и контрибуций и раз выдвинут принцип права народов на самоопределение, то дальнейшее кровопролитие бессмысленно и недопустимо… Офицер в это время представлял собой весьма жалкое зрелище, ибо он в этом водовороте всяких страстей очень плохо разбирался и не мог понять, что ему делать. Его на митингах забивал любой оратор, умевший языком болтать». «Пропорции» начали резко меняться.